Мы ползли по тоннелю, останавливаясь и замирая через каждые пять метров. Обратили внимание на запахи — пахло табачным дымом, не махорочным, а запахом тонко нарезанного невкусного немецкого табака. Пахло также мясными консервами, теми, что у немцев бывают в килограммовых коричневых банках.
Ясно, что поблизости должны быть немцы. Вдруг впереди засветился фонарик. Немец светил в нашу сторону, а сам находился в тени.
Но мы уже получили ориентировку; заметили, что тоннель перегорожен кирпичной стеной, видимо, специально выстроенной для обороны. Мы увидели стальные двери-щиты. Значит, метро использовалось как бомбо- и газоубежище.
Мы продвинулись ещё на сорок или пятьдесят метров. По тоннелю засвистели пули; казалось, мы находимся в пчелином улье. Нам удалось скрыться в нишах, имевшихся в стенах тоннеля и предназначенных, видимо, для монтёров или путевых обходчиков метрополитена.
Но всё же мы понесли жертвы. Был убит мой товарищ Андрей Полтавец, гвардии рядовой. Тяжело было терять друга, особенно в эти дни, когда чувствовалось, что победа совсем близко.
Снова нам пришлось задержаться у новой стены в тоннеле, биться гранатами, засыпать врага пулями из автоматов. Вся оборона немцев в метро была построена так: пустой участок — стена — снова пустой участок — снова стена.
Четыре дня продолжался бой в метро. Боеприпасами мы пополнялись тут же — всюду валялось много фаустпатронов и ручных гранат. В нишах по бокам тоннеля мы находили пищу, видимо, принесённую немецкими солдатами из домов. В больших стеклянных банках стояло вишнёвое варенье. Много было вина — бутылки в соломенной упаковке. Вина мы не пили, и без него мы качались, так устали. А варенье сперва показалось нам вкусным, но потом залепило глотки, стало жечь. Пить хотелось ужасно, а хорошей воды поблизости не было.
За четыре дня мы прошли под землёй тысячу пятьсот метров. Однако из этих четырех был один день, когда мы едва проползли сто метров — так сильно сопротивлялся враг.
Мы вышли, наконец, из-под земли. Я увидел Бранденбургские ворота, увидел красное знамя на здании рейхстага. «Значит, мы не успели первыми придти сюда», — подумал я.
Немцы на улицах Берлина уже сдавались, а под землёй ещё сопротивлялись изо всех сил. Их там были тысячи; видимо, залезли туда самые упрямые, и выбивать их было весьма трудно.
Красноармеец
Л. ЧХЕИДЗЕ
По кровавому следу
Не помню точно, на какой это берлинской улице, занятой уже нами, участились случаи нападения немцев на огневые позиции артиллеристов и на обозы. Немцы группами в 15–20 человек внезапно появлялись и так же внезапно исчезали.
Захватить диверсантов не удавалось. Невозможно было установить, по какой дороге они пробираются. Тогда начальник штаба вызывает меня и говорит: «Ты, Чхеидзе, с Кавказа, охотник, слух у тебя тонкий, а глаз острый. Вот тебе сутки срока и пять солдат в помощь. Ты должен найти место, откуда немцы к нам в тыл проходят».
Командир роты по плану города показал мне, где чаще всего бывают нападения противника. Я посмотрел: справа улица с линией метро, слева также улица с линией метро, линии шли от противника к нам в тыл. «Может быть здесь проходят», — подумал я, но тут же отбросил это предположение, вспомнив, что все станции охраняются нашими. Где же эта лазейка? Её-то и надо найти.
Солнце уже садилось за дома Берлина, когда мы, потные и усталые, закончили осмотр всех подвалов и переулков в указанном районе, так ничего и не обнаружив. У станции нас окликнули. Оказывается, наши стерегли здесь проход. Поговорил я с товарищами, но ничего утешительного от них не услышал. Говорят, что уже два дня сидят, всё спокойно. Я всё же решил обследовать обе линии метро. «Что же в конце концов, — подумал я, — по воздуху, что ли, немцы летают?»
Попросив стоявшего здесь сержанта, чтобы он в случае шума внизу выслал на помощь нам своих бойцов, мы спустились в станцию. Темно, тихо и, признаться, немного жутко. Шли вдоль рельсов, прижимаясь к стене.
Когда спустились, я запомнил время и теперь следил по часам. Тридцать минут ходьбы, и мы могли оказаться у противника.
Прошло двадцать минут. У меня что-то под ногами загремело. От неожиданности мы присели. Я посветил фонариком и увидел под ногами немецкую каску. Это она гремела. Осмотрелись. Один разведчик нашёл пять патронов от немецкого автомата, другой — свежий окурок сигареты. Я же обнаружил между рельсами кровавый след. Куда поведёт нас этот след? Минут через пять мы в нерешительности остановились. След исчез. Осмотрев всё вокруг, обнаружили четыре прорезанных чехольчика немецких индивидуальных пакетов и три окурка сигарет.
Ещё раз обследовали пол, стены. Как будто ничего подозрительного больше нет. Но вот взгляд наш остановился на двух решётках. Мы толкнули их, и они со скрипом открылись. Товарищи подсадили меня, и я оказался в трубе диаметром около полутора метров. Я посветил фонариком и вскрикнул от радости — снова появился кровавый след, теперь уже в трубе. Я позвал своих товарищей, и минут через пять мы по трубе пробрались в воронку. Осмотрели дно и скаты воронки, заметили отчётливые и свежие следы немецких сапог.
«Значит, немцы были здесь вчера, — решил я. — Позавчера был дождь, и если бы эти следы были старые, их бы размыло».
Оставив засаду у воронки, я отправился доложить о результатах разведки. Начальник штаба выделил для засады взвод.
Утром в штаб привели двух пленных, которые подтвердили, что по этой трубе немцы не раз пробирались к нам в тыл. Из пятидесяти немцев, которые направлялись на наши огневые позиции, остались только эти двое, остальные были уничтожены. С тех пор налёты немецких диверсантов на этой улице прекратились.
Гвардии младший лейтенант
И. ПАЛКИН
Выход к Зоологическому саду
После того как наши танки перешли разрушенный мост через Ландвер-канал, командир роты сообщил нам, что на очереди — выход в Зоологический сад; снарядов приказано не жалеть и быстрее продвигаться вперёд — бои близятся к концу.
Дело было днём 30 апреля.
Мы заняли места в танках и повели их прямо по Тиргартенштрассе.
Немцы со всех сторон обстреливали нас из пулемётов.
Вскоре нам пришлось свернуть в переулок, потому что немцы стали с обеих сторон улицы бросать фаустпатроны, и несколько танков загорелось. Во второй половине дня, когда мы уже приближались к району Зоологического сада, на перекрёстке нам преградил путь большой завал. Немцы воспользовались нашей заминкой и усилили огонь. В ответ и мы открыли из танков орудийный огонь. Вскоре к нам подоспели сапёры и автоматчики нашего полка. Не прошло и часа, как завал был разобран и танки могли пройти. Командир полка гвардии подполковник Резник вызвал меня и приказал моему танку и танку младшего лейтенанта Мартынова с группой автоматчиков прорваться через брешь в завале и проскочить на следующую улицу, чтобы разведать, каковы в этом месте силы противника и близко ли наши соседние части. Я двинулся первым, Мартынов — вторым. Наши танки ныряли из воронки в воронку, ломая встречные деревья.
Несколько времени спустя я решил, что пора осмотреться, открыл люк и наполовину высунулся. Я ничего не успел увидеть, как из окна второго этажа ближнего дома был брошен фаустпатрон. Он попал в гусеницу и разорвался. На несколько минут я потерял сознание и повис в люке. Контужен был и мой механик-водитель. Но мы быстро пришли в себя. Мартынов из своего танка и сопровождавшие нас автоматчики сковывали своим огнём немецких снайперов и фаустников, а мы тем временем ремонтировали подбитый танк. Через два часа он снова был готов к бою. К этому времени нас догнали остальные танки нашего батальона. Но и немцы усилили здесь оборону. Огонь всё крепчал, фаустпатроны летели из каждого окна, улица была загромождена горящими танками и завалами. Мы с боем продвинулись ещё метров на двести и опять вынуждены были остановиться. Нужно было идти в обход, но открытых дорог не было. Тогда командование приняло решение: проломить дома, сделать проходы для танков и обойти Зоологический сад с другой стороны.