Не пойму, как это произошло: оглянувшись, я вдруг обнаружил, что стою на мостовой у пушки один, рядом труп Сачкова, вокруг стрельба, но людей не видно. Оказалось, как это часто бывало потом в Берлине, схватка, начавшаяся на улице, сама собой переместилась в подъезды и подвалы домов, так как люди инстинктивно жались к стенам. Я решил, что прежде всего мне надо добраться до орудия Желобая, который успел выскользнуть из окружения. Пришлось ползти вдоль домов, из которых стреляли. Пули в нескольких местах пробили одежду, но ни одна не задела меня. Орудие Желобая стояло под железнодорожным мостом в походном положении. Я приказал развернуться и открыть огонь по перекрёстку, чтобы не позволить противнику подойти к нашим пушкам, оставшимся там. После нескольких выстрелов два бойца пошли разведать положение; вернувшись, они сказали, что к пушкам можно подойти, что немцы отогнаны от них. Тогда я взял у Желобая ездовых с лошадьми и вместе с ними пошёл вывозить пушки. Когда мы благополучно вывезли одно за другим оба орудия, ко мне прибежал связной от командира части и передал его приказание вывезти одну пушку на соседний двор, чтобы оттуда вести огонь по улице. В этот двор въезд был через арку. Едва мы выкатили пушки из-под арки, как попали под огонь немцев, стрелявших с чердаков. Пришлось отбежать под арку.
Пушка осталась во дворе. Оставив у себя под аркой несколько человек, я послал всех остальных артиллеристов на второй и третий этажи, приказав им вести огонь по двору, не подпускать немцев к орудию. Из подвала и подъездов противоположного дома немцы несколько раз бросались к нашей пушке, но мы отбрасывали их гранатами и ружейным огнём. Вскоре с третьего этажа прибежал ко мне командир отделения разведчик Беляков и сказал, что у его бойцов вышли все патроны.
— Отбивайтесь чем попало, — приказал я.
На третьем этаже была разбитая стена. Разведчики стали забрасывать немцев, пытавшихся подобраться к пушке, кирпичами. У бойцов, стрелявших вместе со мной из-под арки, тоже было уже мало боеприпасов. Я послал бойца Гапонова на улицу поискать, нет ли где поблизости патронов. Он насобирал порядочно, принёс и опять побежал собирать.
Пушки расчищают путь.
Так как борьба затягивалась, мы решили попробовать как-нибудь втащить пушку под арку. Красноармейцы сняли с трёх артиллерийских упряжек все постромки, связали их. Деменков и Горельский вызвались подползти к пушке и прикрепить постромки к хоботовой части. Под прикрытием огня остальных артиллеристов им удалось это сделать. Но когда стали подтягивать пушку под арку, сошник врезался в землю. Деменков и Горельский опять поползли. Они подняли сошник. Мы подтянули пушку ещё на несколько метров, и сошник снова упёрся в землю. Смельчакам ещё раз пришлось ползти к пушке под огнём немцев, стрелявших с чердаков и подвалов соседних домов. Наконец, удалось втянуть орудие под арку, поставить на огневую позицию. Артиллеристы бросились к снарядам, и всё пошло нормально.
Под утро батарея была переброшена в другой квартал. По пути, в саду у железнодорожного моста, мы похоронили своего первого павшего в боях за Берлин героя — старшего сержанта Сачкова. В батарее его все очень уважали. Он — ленинградец, начал воевать под своим родным городом, был тяжело ранен, выздоровел, снова пошёл воевать. Один артиллерист хорошо сказал про него: «Вот человек, который делает всё так, как надо, служит так, как положено». Все выступавшие на его могиле клялись доконать фашистов в их логове, водрузить над Берлином знамя Победы во славу Красной Армии и нашего Верховного Главнокомандующего товарища Сталина.
Герой Советского Союза гвардии полковник
А. ИГНАТЬЕВ
Красный флаг над Марцаном
Ночью 21 апреля наша часть подошла к восточной окраине Берлина — пригороду Марцану, превращённому немцами в крупный узел сопротивления. Когда мы были в полутора километрах от него, я вызвал командира приданного нам полка танков и приказал с ходу прорваться в Марцан. Три минуты спустя группа танков миновала боевые порядки нашей пехоты и рванулась вперёд по широкому асфальтовому шоссе. Почти тотчас же из Марцана на нас обрушилось множество снарядов. Наши танки продолжали было двигаться к Берлину, но очень скоро вражеский снаряд угодил в головную машину; вслед за ней загорелся и второй танк. Я решил не рисковать людьми и распорядился прекратить лобовое продвижение по шоссе, сосредоточить танки между каменных домов близлежащего посёлка и разведать окружные пути.
Две группы стрелков отправились в обход Марцана. Вскоре связной из группы, ушедшей налево, принёс донесение. В нём сообщалось, что с этой стороны Марцана проходит большой противотанковый ров, наполненный водой. Я решил ждать донесения второй группы. Оно не замедлило — справа обнаружена глубокая лощина, поросшая зеленью. Я отдал приказ, и в лощину двинулись стрелковые батальоны гвардии майоров Елсакова и Мойсиеня. За ними вкатили в высокую зелень свои орудия расчёты дивизиона истребительной артиллерии. Чтобы отвлечь от них внимание противника, я приказал миномётчикам и артиллеристам усилить огневую активность на участках, прилегающих к главной дороге на Мардан. Хитрость удалась. Немцы решили, что основной удар по Марцану последует с шоссе, и стянули к нему все силы. Завязалась сильная стрельба.
В жару перестрелки немцы не заметили (а может быть, не поняли) сигнала к решающей атаке — в небо взвился трассирующий снаряд, вслед за ним серия красных, зелёных и белых ракет.
Минуту спустя батальон майора Елсакова, приблизившийся тем временем к самому Марцану и занявший исходное положение, поднялся в атаку. Ещё через несколько минут расчёт 76-мм орудия на механической тяге ворвался сквозь огонь противника на полном ходу в Марцан. Подразделения полка охватили этот пригород полукольцом и пошли широким фронтом, блокируя дома, где сидели гитлеровцы.
Над крайним домом Марцана сквозь дымные огни Берлина засветлело родное красное знамя. Это был первый наш флаг на восточных окраинах Берлина. Его водрузил младший сержант Анатолий Погребняк.
Герой Советского Союза генерал-майор
М. ДУКА
На лодках через Шпрее
После прорыва на Зееловских высотах меня вызвал командарм.
— С дивизией справитесь, Дука? — спросил меня генерал-полковник Чуйков.
Я вспомнил годы, когда руководил партизанским соединением, вспомнил учёбу в военной академии и почувствовал, что наступает самый ответственный момент в моей жизни.
— Справлюсь, товарищ командарм, — ответил я.
— Дивизия хорошая, сейчас взяла Мюнхеберг, надо принять её на ходу и идти на Берлин, — сказал командарм. — Получи предписание. Ни пуха, ни пера.
Немедленно выехав в дивизию, я застал моих гвардейцев готовыми к бою. Здесь был последний рубеж немцев перед рекой Шпрее. Я вспомнил слова Александра Сергеевича Щербакова, сказанные им в докладе, посвящённом памяти Ленина: «Гитлеровцы досокращаются до того, что самая короткая линия фронта для немецкой армии будет проходить по реке Шпрее…»
На мой наблюдательный пункт, на чердак, привели нескольких пленных немцев. Один из них, офицер, бросился бежать. Его поймали и привели снова.
Мы узнали от пленных силы немцев и их расположение.
После хорошей артиллерийской подготовки гвардейцы стали продвигаться по лесу бегом и сбили врага с его последнего перед Шпрее рубежа. У немцев началась паника. Мы шли вперёд сутки, обходили опорные пункты немцев, пересекли берлинскую кольцевую автостраду и вошли в юго-восточные пригороды Берлина.
Вечером гвардейцы ворвались на завод «Кодак». Я залез на чердак, гвардейцы мои заняли несколько этажей. В подвалах завода ещё находились немцы, человек триста.